Перед лицом смерти

Бог, сотворивший небо и землю, «создал … человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2,7). Призванный из небытия в бытие, человек уже желает жить вечно – никогда не умирать. Но творения Божии сами в себе жизни не имеют, им дарит её Бог, который и есть сама жизнь: «Иисус сказал …: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрёт, оживёт» (Ин. 11, 25). Наделённый свободной волей человек не устоял в верности Богу. Согрешив – противопоставив свою волю, воли Божией – Адам и Ева отпали от Источника жизни, и через них в мир вошла смерть. «Смертью болезненно рассекается и раздирается человек на две части, его составляющие, и по смерти уже нет человека: отдельно существует душа его, и отдельно существует тело его» *1 — так рассуждает святитель Игнатий Брянчанинов о посмертной участи тела в своей книге «Слово о смерти».

В православном учении нет догмата о смерти и загробной жизни – это тайна, которая откроется нам, когда мы уже пройдём тесные врата смерти: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу…» (1 Кор. 13, 12). Существуют по этому поводу частные богословские мнения и мы можем придерживаться их и в этом не согрешать. При всех существующих различиях в теологуменах о смерти и загробной жизни можно выделить и то, что является единым в мнениях святых отцов по данному вопросу. Все они согласны с тем, что после смерти человек находится в ненормальном состоянии: тело до Общего Воскресения остаётся безжизненным, но не исчезает бесследно, а душа пребывает в предвкушении вечного блаженства в Боге или испытывает невыразимые муки от встречи со своим Творцом и Сердцеведцем. Вера в бессмертие души и в воскресение в собственном теле (а не в каком-либо другом) определяет и образ, и цель жизни человека на земле. Возлюбив Бога всем своим существом, человек готовит всего себя – и тело, и душу – для Господа. Желает, чтобы Он пришёл и вселился в него и никогда не покидал его. При таком устроении образа человеческой жизни цель бытия естественно выходит за приделы чувственного мира, и становятся понятными слава прп. Серафима Саровского о стяжании благодати Святого Духа.

Память смертная удерживает нас от многих грехов, но встреча со смертью всегда переживается нами как великая катастрофа человечества, разлука и невосполнимая утрата. Очень часто людей, похоронивших своего близкого человека, охватывает чувство вины перед усопшим, которое усугубляется ещё и мыслью о том, что будто бы умершему теперь нельзя ничем помочь. Это не правда. Когда мы живы, то мы проявляем свою любовь друг к другу, помогая ближнему во всех наших земных нуждах. Но когда человек умирает, то тогда он уже не нуждается ни в каком земном попечении, тело его становится прахом и ни в чём не имеет нужды. Помочь мы можем душе усопшего, и помощь эта духовная – молитва, обращение ума и сердца человека к Богу с просьбой простить грехи умершему. Нет ни одного человека на Земле, кроме Иисуса Христа, который пожил бы и не был бы причастен к греху, поэтому все люди нуждаются в том, чтобы за них молились.

Афанасий Великий в слове об усопших говорит следующее: «Приносящий жертву за усопшего должен иметь в мыслях то же, что имеющий малолетнего сына слабого и немощного и с верою приносящий за него во храм Божий свечи и фимиам с елеем: все это сжигает за отрока отец, а не сам отрок держит и приносит (как бывает с отрицаниями и обетами при Божественном возрождении). Также должно представлять себе, что и усопший сам держит и приносит свечи, елей и все дары, приносимые для спасения его; и таким образом, благодатью Божией не суетны будут усилия к достижению того, к чему он стремится с верою, так как благоглаголивые Апостолы, освященные учители и духовные отцы богоугодно учредили литургии, молитвы и годичные воспоминания об умерших, каковое обыкновение распространяется от восток солнца до запад, на севере и юге в честь и славу Господа господствующих и Царя царствующих»*2.

Великую пользу от молитвенного поминовения могут получить те люди, которые умерли в лоне Православной Церкви и не являются самоубийцами. Прежде всего, за них может приноситься Бескровная Жертва – поминовение на литургии, когда вынутые на проскомидии частицы за живых и усопших опускаются в Кровь Христову со словами: «Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею Честною, молитвами святых Твоих». Выше всего по силе и значимости стоит поминовение за проскомидией и после освящения Святых Даров. Выдающийся знаток богослужебного устава святитель Афанасий (Сахаров) пишет: «Поминовение живых и усопших на проскомидии и по освящении Даров, хотя и негласное, по своему значению, силе и действенности не может быть сравниваемо ни с какими другими молитвенными поминовениями: заздравными молебнами, заупокойными панихидами или какими-либо другими благочестивыми подвигами в память живых и умерших. Оно не может быть сравниваемо с гласным поминовением на той же литургии на ектениях великой и сугубой, (что по местам допускается) и на специальной заупокойной ектении» (0 поминовении усопших по уставу Православной Церкви)*3.

По усопшим служатся панихиды, литии, читается Псалтирь, акафист «За едино умершего». Существует много различных традиций чтения Псалтири, можно придерживаться любой из них и не бояться сделать что-то не так. При усердной молитве, посте за умерших, подаянии милостыни с целью подвигнуть и других людей к молитве за усопших скорбящие молитвенники сподобляются принятию Благодати Божией по своим трудам, и Господь дарует им утешение – они чувствуют связь с Богом и через Него общение со своими близкими, за которых они молятся. Примерами этому служат многочисленные случаи, описанные в житиях святых и рассказы из личного религиозного опыта православных христиан.

Приведу удивительный пример утешения Господнего по умершей жене из автобиографии святителя Луки (Войно-Ясенецкого): «Две ночи я сам читал над гробом Псалтирь, стоя у ног покойной в полном одиночестве. Часа в три второй ночи я читал сто двенадцатый псалом, начало которого поётся при встречи архиерея в храме: От восток солнца до запад… (Пс. 112, 3), и последние слова псалма поразили и потрясли меня, ибо я с совершенной несомненностью воспринял их как слова Самого Бога, обращённые ко мне: вселяя неплодовь в дом, матерь о чадех веселящуся (Пс. 112, 9).

Господу Богу было ведомо, какой тяжёлый, тернистый путь ждёт меня, и тотчас после смерти матери моих детей Он Сам позаботился о них и моё тяжёлое положение облегчил. Почему-то без малейшего сомнения я принял потрясшие меня слова псалма как указание Божие на мою операционную сестру Софию Сергеевну Белецкую, о которой я знал только то, что она недавно похоронила мужа и была бездетной, и всё моё знакомство ограничивалось только деловыми разговорами, относящимися к операции. И однако слова: «Неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях» — я без сомнения принял как Божие указание возложить на неё заботы о моих детях и воспитании их».*4

В приходской практике священнику часто приходится слышать от прихожан о том, что им снятся или даже являются усопшие. Господь попускает подобные сны и видения для того, чтобы подвигнуть живых к молитве об умерших. А иногда и принести за них достойные плоды покаяния: примириться, попросить прощения за умершего у тех, с кем он был во вражде или ссоре; вернуть за него долг; исполнить за него то, что он пообещал и не сделал. О том, насколько необходимы молитвы за усопших, и добрые дела, способствующие исправлению их вольных и не вольных грехов, в одной из своих проповедей говорит архимандрит Кирилл (Павлов). Он приводит «чудесную, но истинную повесть из жизни одного храма нашей Русской Церкви. В селе Лысогорка скончался батюшка. На его место был прислан другой священник — молодой, который за первой же службой неожиданно скончался — прямо в алтаре. Прислали еще одного священника, но и с ним случилось то же самое: в первый день его служения, после того, как пропели «Отче наш» и причастный стих, батюшка очень долго не выходил со Святыми Дарами, и когда староста вошел в алтарь, то увидел священника, лежащего во всем облачении у Святого Престола мертвым. Все ужаснулись, узнав об этой таинственной смерти, и, не зная причины ее, говорили, что какой-то тяжкий грех тяготеет над приходом, если жертвою за него стали две молодые ни в чем неповинные жизни. Слух об этом прошел по всей округе, и никто из священников не решался идти на тот приход.

Согласие изъявил лишь один старец-инок. «Мне все равно скоро умирать. Пойду, отслужу там первую и последнюю Литургию, смерть моя никого не осиротит».

Во время службы, когда допели до «Отче наш», чувство самосохранения все же заявило о своих правах, и старец распорядился, чтобы открыли и боковые двери, и Царские врата. Во время запричастного стиха он увидел за Горним местом какой-то силуэт. Этот силуэт выступал все резче и резче, и вдруг за Престолом выделился мрачный образ одетого в ризы священника, который был опутан по рукам и ногам цепями.

Дрожа от страха, инок путал слова молитвы. Но через некоторое время все же собрался с силами, укрепился духом и вышел причащать верующих. Все поняли, что с ним случилось что-то неладное.

А призрак все стоял, лязгая цепями, и скованными руками указывал на стоящий в алтаре ящик.

По окончании Литургии, иеромонах призвал старосту, и они открыли ящик, в котором оказались… поминальные записки. Дело в том, что когда покойному священнику подавали поминальные записки, он их, не прочитывая, откладывал на будущее время. Теперь старец понял причину видения и стал ежедневно служить панихиды и прочитывать накопившиеся записки.

В следующее воскресение он уже служил заупокойную Литургию по душе усопшего батюшки. Когда запели запричастный стих, силуэт умершего священника появился снова. Но он был уже не трагичным, грозным, каким являлся в первый раз, а со светлым, веселым лицом и без цепей на руках и ногах. После того, как служивший старец-иеромонах приобщился Святых Таин, призрак зашевелился, поклонился ему до земли и исчез».*5

К сожалению, не все желают идти этим узким путём духовного труда, но, тем не менее, хотят что-то сделать для усопших, как-то помочь им, чтобы успокоить свою совесть, подсказывающею, что усопшие нуждаются в помощи. Большинство людей, формально связывающих себя с православной верой, но не живущих по вере, выбирают то, что является для них более привычным и понятным, но по сути языческим и духовно вредным как для живых, так и для умерших. Обычно эти действия сводятся к «правильности» исполнения похоронного обряда (в определённом порядке похоронной процессии, в точном количестве свечей и др.) с прибавлением всевозможных суеверий, целью которых является сделать так, «чтобы ему (покойнику) там было хорошо и он на нас (живых) не обижался» и никого с собой «не прихватил».

По истине, на этих людях исполняются слова апостола Павла: они испытывают такую скорбь и страх перед смертью, «…как прочие, не имеющие надежды» (1Фесс. 4, 13). Как будто для них Христос и не родился, и не воскрес.

При совершении обряда погребения, священнику случается видеть, как родственники покойного стараются показать свою скорбь окружающим, чтобы никто не подумал, что они не любили усопшего. Можно иногда наблюдать просто душераздирающее зрелище с истерикой, причитанием и воем над гробом с покойником. Особенно это практикуется в деревнях, где еще сохранились традиции особых плакальщиц. Люди, как дурные актёры, наигрывающие страсти и при этом любующиеся собой со стороны, сами доводят себя до полного исступления. Какая уж тут молитва?! Истинное горе, скорбь, как правило, проходят тихо и почти незаметно для других.

В бытность студентом-семинаристом вместе со своим сокурсником я читал Псалтирь по усопшему молодому человеку. Его тело было хорошо одето и лежало в дорогом гробе, а рядом с ним была только одна старушка. Во время нашего молитвословия в квартире появились ещё мужчина и женщина, как потом оказалось, родители скончавшегося парня. Закончив читать Псалтирь, мы традиционно обратились со словом утешения к немногочисленным собравшимся родственникам умершего. Но, к нашему удивлению, они были настолько спокойны, что явно не нуждались в нашем участии. Тогда я стал говорить им, что бытие человека с его земной кончиной не прекращается, что мы не перестаём любить тех, которые отошли в мир иной, но проявляем свою любовь к ним в молитве, и никто не может так горячо молиться за усопшего, как его близкие родные люди. В заключение нашего утешительного напутствия собравшимся у гроба я посоветовал им самим почитать Псалтирь. На наши слова первой отреагировала старушка. Из её глаз потекли слёзы и она сказала: «Если бы вы знали, как он мучился сам и мучил нас. Он был наркоманом. Наши старания вылечить его никакой пользы не принесли. Он тащил всё из дома, у меня вымогал последние деньги. Я говорила ему: «Внучок, ты всё отбираешь у меня, я даже не могу купить себе ни молока, ни творога». А он отвечал мне: «Я знаю, я сам себя ненавижу, и лучше мне было бы умереть, но если ты мне не дашь сейчас деньги, то я пойду воровать». Ему жизнь была в тягость» — заключила свой короткий рассказ бабушка с уже высохшими на лице слезами. Мы поняли, что стоящие перед нами люди уже выплакали все свои слёзы ещё при жизни этого парня. Их скорбь была бездонной, но плакать они могли, может быть, только жалея самих себя: какие они теперь несчастные, обиженные и одинокие, а в этом плаче нет никакой пользы для души человеческой, потому в глубоком молчании, поддерживая друг друга, они переживали постигшее их горе.

Человеколюбивый Бог никогда не оставит своих чад перед лицом смерти одних. От верующего человека требуется постоянная внутренняя работа, твёрдость в призвании Имени Божьего и уповании на Его милосердие. Даже разлуку с самым любимым и близким человеком промысел Божий обратит нам во благо. Зная это и доверяя Богу, делающему всё для нашего спасения, будим плакать о наших усопших не как язычники, не имеющие надежды, а как христиане в молитве о прощении грехов.

1Игнатий Брянчанинов святитель «Слово о смерти» Мн.: Лучи Софии, 2000. с. 75.

2http://www.pravoslavie.ru/put/29711.htm

3http://www.pravoslavie.ru/answers/6957.htm

4Лука Крымский, свт. «Я полюбил страдание» М.: Сибирская Благозвонница, 2014. С. 38-39.

5http://www.pravoslavie.ru/put/1849.htm